Биология на марше

Александр Шиляев

...в экономической науке. И поделом, раз экономисты сами не тянут. (Шучу, конечно, но за братьев-биологов рад.)

От отрицания полезности других наук (применительно к экономике) экономисты понемногу приходят к пониманию, что без сторонней помощи они так и будут барахтаться в своих абстракциях. Вернее сказать, те [представители других дисциплин] даже и не спрашивают никого, а сами проникают в экономическую теорию, так что экономистам остается только наблюдать, соглашаться и удивляться. Кстати, многие из них уже давно признали, что правоведы куда лучше понимают природу монополий, чем экономисты; и если бы не работы психологов, современная экономическая теория выглядела куда более скучной и унылой, а, главное, менее инструментальной. В самом деле, самые интересные дела творятся не в области чистых теорий, а именно в области междисциплинарных исследований и работ.

Традиционно экономическая теория, с одной стороны, всячески пропагандирует идеи индивидуализма, с другой стороны, делает из человека своего рода "черный ящик", приписывая ему свойства одно чудеснее другого и не желая толком разбираться в его природе. Представьте ситуацию, если бы биологи сказали, что организмы состоят из клеток и этого вполне достаточно, чтобы понять, как работают отдельные органы и организм в целом. Вот применительно к человеку как к объекту исследования в экономике сегодня происходит примерно то же самое. Но все меняется.

И как говорит Роберт Шиллер (Robert Shiller), ну о-очень авторитетный экономист, изменения эти носят/будут носить едва ли не революционный характер.

Economics is at the start of a revolution that is traceable to an unexpected source: medical schools and their research facilities.
Read more at http://www.project-syndicate.org/commentary/the-neuroeconomics-revolution#oTfpG13BxDgpzVKW.99

Economics is at the start of a revolution that is traceable to an unexpected source: medical schools and their research facilities.
Read more at http://www.project-syndicate.org/commentary/the-neuroeconomics-revolution#oTfpG13BxDgpzVKW.99

Economics is at the start of a revolution that is traceable to an unexpected source: medical schools and their research facilities.

И все благодаря тесному сотрудничеству нейрофизиологии с экономической теорией, которое породило уже возникновение отдельного направления в последней - нейроэкономики(!).

Neuroscience – the science of how the brain, that physical organ inside one’s head, really works – is beginning to change the way we think about how people make decisions. These findings will inevitably change the way we think about how economies function. In short, we are at the dawn of “neuroeconomics.”

Вот так вот, не больше и не меньше: экономистам, оказывается, необходимо было затянуть себе в союзники нейрофизиологов, чтобы у них начали меняться представления о том, как люди принимают решения (а понаблюдать за другими, а к себе присмотреться не досуг было?), в надежде на то, что новое понимание неизбежно изменит и их представление о механизмах функционирования экономики (вот еще ссылки в развитие темы: ссылка, ссылка). Вот такие вот едва ли не емели из сказки про "щучье веленье, мое хотенье". И как тут не умилиться такому вот заключению?

But its [neuroeconomics] nascence follows a pattern: revolutions in science tend to come from completely unexpected places.

Емеля тоже не ожидал, откуда ему "счастье" будет.

С другой стороны, Шиллер, конечно, прав. Без определенных сдвигов в тех самых мозгах/головах, деятельность которых изучают нейрофизиологи, никакого движения могло и не быть. Экономисты должны были созреть для такого сотрудничества, что само по себе факт очень примечательный и неординарный. Так что, возможно, Шиллер и не преувеличивает, называя происходящее революцией.

Шиллер пишет также, какую информацию экономисты надеются получить с помощью новых коллег, чтобы процесс изменения в собственном сознании пошел более гладко. Но мне кажется, поползновения в такие дебри совершенно излишни (не вообще, конечно), чтобы не делать из людей тех безупречно рациональных джедаев, каковыми их привыкли считать экономисты, чтобы перестать убеждать нас в том, что единственное что интересует любого человека в этой жизни, так это бесконечное повышение его собственного благосостояния. Причем, обязательно путем наименьшего сопротивления, причем, любой человек заведомо этот путь знает и только им и идет.(*) Ну, дурь же несусветная!

В общем, можно сказать, что экономика переходит на молекулярный уровень (думаю, недолго осталось ждать до появления квантовой или что-то в этом роде экономики), а человек пока так и остается black box'ом. Ничего страшного в этом нет, главное, чтобы у экономистов (и ученых других специальностей) не возникало ощущения, что они дошли в его изучении до такого края, когда дальнейшее движение невозможно или без надобности. В противном случае, что же это за ученые?
-----

(*) Информация к размышлению в качестве иллюстрации и дополнения к сказанному. Имеем такой парадокс. Чем меньше доверия заемщику (его проекту, неважно), тем выше проценты по займу. Верно и обратное: чем выше предлагаемый заемщиком процент, тем больше сомнений в реализуемости проекта. Другими словами, более понятными: чем заемщик жуликоватее, тем больше обещаний он должен давать кредиторам, но, с другой стороны и в то же время, тем и меньше доверия и больше подозрения к нему должно быть у кредиторов. Отчего же тогда подобное комбинаторство пользуется у людей таким спросом, почему их так тянет ко всякого рода жулью? Можно ли назвать рациональным такое поведение? Конечно, нет. Но это только с точки зрения здравого смысла, но не экономической теории. С точки зрения экономической теории только такое поведение и будет считаться рациональным, так как предполагается, что вся информация учтена в цене (в данном случае в процентной ставке), значит, ничего противоестественного в том, что она слишком высокая, нет, значит, все риски учтены, опасаться нечего. А исходя из принципа максимизации полезности, совершенно рациональный индивид из всех имеющихся предложений на рынке должен выбрать именно то, которое окажется наиболее выгодным, в данном случае с более высокой процентной ставкой. Вот и посудите сами, где рационализм a la economics, а где обычный житейский здравый смысл (другой вопрос, что далеко не все к нему прислушиваются, так ведь о том и речь, но правда жизни очень уж мешает экономистам строить свои насколько безупречные настолько же и неприменимые в жизни и к жизни модели).

ADD-ON: Вчера Freakonomics такой вот постик у себя запостили, речь в нем идет об одном исследовании, в ходе которого выяснилось, что, по крайней мере, в области экономики мудрости с годами добавляется (не верите? пройдите по ссылке сами). Исследователи взяли одну группу молодежи (от 18 до 29 лет) и группу старичков (от 60 до 82) и начали их сравнивать на предмет, кто окажется проворнее в части принятия решений по различным финансовым вопросам (за подробностями лучше обратиться к оригиналу, сейчас и здесь это не принципиально). В общем, старики молодых сделали по всем параметрам. Из чего и был сделан соответствующий вывод.

А мне вот что-то не очень верится в универсальность данного наблюдения. Может быть, в странах со стабильной и развитой экономикой, с устоявшимися законами, мощными регуляторами и богатой и б.м. справедливой правоприменительной практикой это и так. Но применительно к нашей действительности и нашим старикам у меня большие сомнения возникают. Иначе с чего бы нашим бабкам и дедкам постоянно быть героями (со стороны потерпевших) разных происшествий, связанных с всякого рода махинациями на финансовой почве? И жулики наши, если хотят легкой жизни, в первую очередь идут пенсионеров охмурять. Видимо, оно надежнее и проще. Так что для полноты картины было бы недурно, если бы авторы исследования еще и среди наших граждан (или нам подобных) свои тесты погоняли. Может быть, прямо к противоположным выводам пришли бы?

Если шутки в сторону отставить, то вопрос и в самом деле интересный. Как, например, меняется с возрастом отношение к риску, та же самая пресловутая функция полезности, склонность к потреблению, накоплению и т.п.?

Кто такие "эконы" и какова жизнь среди них

Пару раз (здесь и здесь) я как-то ссылался на статью Акселя Лейонхуфвуда "Жизнь среди эконов". Своего рода памфлет на профессию, написанный 40 лет назад, сегодня выглядит уже не просто как юмористическая заметка, призванная разрядить обстановочку или, наоборот, обратить внимание на тревожную тенденцию, а как грустная ирония, как сбывшееся во всех деталях пророчество.

Вот я и подумал, раз статья сегодня более чем актуальна, может быть, кто-то, кто не знаком с ней, но кого интересует эволюция профессии, захочет почитать первоисточник. Благо и русский перевод имеется.

Чем классика отличается от мейнстрима? Тем, что классика актуальна во все времена, а мейнстримы приходят и уходят. Сегодня, спустя 40 лет, можно с уверенностью сказать, что "Жизнь среди эконов" стала если не научной классикой, то классикой научного юмора. За то автору и спасибо.

Историки, экономисты и экономическая история

Вот могли же раньше историки и экономисты вместе в мире жить. Какая кошка между ними пробежала, что случилось, что они до сих пор никак помириться толком не могут? Здесь, конечно, далеко не исчерпывающий ответ, но хоть что-то. Если кому интересно.

Экономика знаний или экономика невежества?

Александр Шиляев

Образование стоит денег. Невежество — тоже.
Клаус Мозер

Век информации, экономика знаний и прочие подобные термины прочно вошли в сознание людей, и теперь, как это и бывает в подобных случаях, уже мало кто задается вопросами: что они означают? что за ними стоит? каковы последствия новой действительности? Действительно, раз случилось то что случилось, зачем лишний раз ломать голову? А по правде, стоило бы.

Трудно сказать, какими темпами прирастает информация, но определенно какими-то заоблачными. (1) И занимает, по общему убеждению, в нашей жизни все более важное место. (2) Объем накопленных человечеством знаний также непрерывно растет. Все эти объемы информации и знаний, наложенные на современные телекоммуникационные и вычислительные технологии, открывают перед людьми возможности, о которых еще несколько десятилетий назад никто и подумать не мог. (3)

И вот теперь основной парадокс: несмотря на все возрастающие объемы доступной информации, несмотря на рост мощностей компьютерной и коммуникационной техники, несмотря на увеличение средних сроков обучения, современный человек становится все более и более невежественным, или неграмотным, что то же самое, но не в привычном для нас смысле слова, не в том смысле, что подразумевался еще те же несколько десятилетий назад, а неграмотным применительно к тому объему информации и знаний, которые требуются ему сегодня для того, чтобы чувствовать себя более или менее уверенным в потоке повседневной жизни. Если переформулировать сказанное в более понятные слова, то означать это будет примерно следующее: в современном мире человек становится все более беспомощным и уязвимым.

Ничего удивительного и необычного в этом нет. В то время как объем информации и полученных (накопленных) человечеством знаний по самым разнообразным вопросам накапливается непрерывно, психофизиологические способности человека остаются примерно на одном и том же уровне, что и у его сородича, жившего и двести, и пятьсот, и тысячу лет назад. За это время человек не научился ни быстрее читать, ни быстрее думать, ни запоминать большие объемы информации. Таким образом, доля знаний, накопленных и реально используемых человечеством и приходящихся (вмещающихся в) на одного человека, со временем уменьшается, а принимать решения ему приходится по-прежнему самому, принимать их чаще и все более разнообразные, чем это требовалось прежде, задачи, которые приходится решать, становятся более сложными. Что из этого следует и к чему это ведет?

Это приводит к тому, что доля ошибочных решений возрастает. Ошибочные решения выливаются в реальные потери. Но там, где теряет один, другой может, наоборот, приобрести. На такой незащищенности людей и/или ограничении их доступа (в самом широком смысле) к информации/знаниям/образованию сегодня, по большому счету, строятся и бизнес, и политика.

О том, как это происходит в большой политике, как-то написал Пол Кругман в своей колонке в NYT весной прошлого года. Заметка называлась "Ignorance Is Strength" ("Невежество - сила") и посвящалась "наезду" республиканцев в лице Рика Санторума и Мита Ромни на систему высшего образования в США. И подобное происходит по всему миру. Для достижения своих целей политики "берут в заложники" национальные системы здравоохранения, социальной защиты, пенсионного обеспечения, попирают институты личных свобод и... выводя риторику на уровень, совершенно недоступный пониманию обывателя, остаются практически бесконтрольными и добиваются своих целей.

Вы скажете, что политики всегда занимались такими делами, что ничего нового в этом нет, и будете правы. Но бизнес тоже не отстает. Вот статья из медицинского журнала Lancet (просто для примера, а примеров таких galore). Речь в ней идет о том, как на невежестве (неведении) и беде людей наживаются вполне себе респектабельные фармацевтические компании. И тут вы можете сказать, что бизнес тоже никогда никем не причислялся к ангелам господним, и снова будете правы. Но оба примера об одном и том же -- о том, какими механизмами обладает человек в сегодняшнем мире, чтобы противостоять официальному обману, диффамации, в каком-то случае преступлению? Оказывается, что механизмов таких, несмотря на увеличение объемов информации и знаний, у человека становится все меньше. Потому что знание становится все более и более специфичным, конкретным, требующем особой узкопрофессиональной подготовки.

И этим сейчас пользуются все чаще и чаще. Для многих предпринимателей невежество потребителей - основа роста их бизнеса. И размер компании не имеет значения. Этим в той или иной степени занимаются все от мала до велика -- и юристы, и врачи, и строители, и банкиры. Но если раньше их "жульничество" (проставим в кавычки, так как зачастую такая хищническая деятельность носит совершенно легальный характер) было распознать и вскрыть в какой-то степени проще, то сегодня во многих случаях практически невозможно. Их продукты и услуги стали многочисленнее, они стали многократно более сложными и технологичными, последствия, возможно, более отдаленными, а причинно-следственные связи настолько запутанными и двусмысленными, что распознать подвох простому потребителю нет никакой возможности. Да и не только простому. Имена крупнейших жертв последнего экономического кризиса всем известны. И кто бы мог подумать еще несколько лет назад, что такое вообще возможно?

Весь этот новый порядок очень логичен в свете наметившихся в последние несколько десятилетий и укрепившихся с последним кризисом тенденций к росту монопольной власти ТНК, росту неравенства, кризису общественных институтов, утрате доверия к власти.

М-р Кругман в своей статье обвиняет Санторума и Ромни, говоря, что судя по тому, что они говорят и предлагают, невежество -- это самая благоприятная среда для их политики. Но ведь система образования (в США) не разом строилась, и если результат на поверку оказался таким, каким мы его себе представляем, значит, и она в том числе успешно содействовала (со всей своей эффективностью) его достижению. Вопрос напрашивается простой: действительно ли это то, к чему стремятся граждане любого государства? В таком случае, возможно, упомянутые политики не так уж и неправы, как их хочет представить известный экономист? Может быть, пора уже покопаться в собственном глазу, а, м-р Кругман?

Примечания:

1. (1) Хэл Вэриан (Hal Varian) и Питер Лайман (Peter Lyman) в начале века попытались найти ответ на этот вопрос, но, судя по всему, после пары попыток бросили затею.
2. (2) Я сильно сомневаюсь, что она была менее важна во времена Троецарствия или Византийской империи, что Наполеон или маршал Жуков могли себе позволить вольное с ней обращение.
3. (3) Если вы в силу своего возраста можете позволить себе отмотать назад хотя бы три-четыре десятка лет, то вспомните просто условия быта и работы, предметы, окружавшие вас, занятия, на которые вы тратили большую часть времени, и сравните с днем сегодняшним, посмотрите, сколько предметов появилось в вашей настоящей жизни, без которых вы не можете обойтись сегодня ни дня, но без которых прекрасно обходились 30-40 лет тому назад, и вы поймете масштаб случившихся за это время изменений. А теперь признайтесь честно хотя бы себе, вы могли в то время даже приблизительно представить, на что будет похож мир через несколько десятилетий?

Идеи R. Coase остаются очень популярными среди экономистов. А тем временем...

Александр Шиляев

- О мертвых либо хорошо, либо ничего.

- Нет, лучше правдиво.

Из диалога

Рональд Коуз

2 сентября в возрасте 102 лет скончался нобелевский лауреат по экономике Рональд Коуз (Ronald Coase). На фоне многих прочих своих коллег насколько Коуз был скуп на писательство, настолько же он был влиятелен. The Economist назвал Коуза человеком, который показал, почему существуют фирмы. Но то, что 25 лет назад (нобелевскую премию Коуз получил в 1991 году в основном за две свои работы -- одна из них была написана в 1937 году, другая в 1961) казалось верным и очевидным, сегодня все больше ставится под сомнение (значит, это не настолько фундаментально, как представлялось), а по сути никогда таковым и не было. Я о трансакционных издержках, желание сэкономить на которых, согласно Коузу, и явилось основной причиной возникновения и выживания фирмы как основного института экономических отношений. Чтобы не быть голословным, ниже на эту тему несколько подробнее.

В свое время Коуз удачно и вовремя подхватил и развил идеи Джона Коммонза -- одного из основателей институциональной экономики -- о трансакционных издержках. Правда, его собственные размышления долго и с большим трудом проникали в сознание экономистов, зато потом на них развилось очередное направление в экономической теории -- новая институциональная экономика, а академическое сообщество, казалось, под их воздействием погрузилось в безвыходное гипнотическое состояние (для "эконов", как их назвал А. Леонхуфвуд, такое состояние, в общем-то, является привычным, если не нормальным, они постоянно находятся в плену каких-то эзотерических небылиц).

Помимо издержек, связанных с производством товаров и оказанием услуг, возникают издержки, связанные с необходимостью эти товары и услуги не только произвести, но и продать. Такие издержки экономисты окрестили трансакционными. Сюда можно отнести издержки по поиску клиентов, уговариванию их купить ваш товар, а не чей-либо еще, издержки на урегулирование споров и конфликтов, если в этом процессе пошло что-то не так и не туда и т.д. Если использовать только рыночные механизмы (когда каждый агент представляет только себя и действует обособленно), то, согласно Коузу, такие издержки могут быть весьма существенны. А вот если организовать фирму, то на трансакционных издержках можно сэкономить. Осуществляется это посредством интернализации этих издержек фирмой, которой многие вещи удается делать дешевле (например, за счет особых отношений с собственными сотрудниками; только вот интересно, когда фирмы только начинали появляться, отличалось ли трудовое право от гражданского настолько, чтобы быть обособленной отраслью, а, может быть, и скорее всего, его тогда просто еще не существовало? думал ли Коуз об этом, сейчас уж и не узнать). Значит, поскольку такой механизм оказывается более эффективным, сам бог велел ему когда-то возникнуть и закрепиться (опять же на тех же рынках, заметьте). Т.е., другими словами, поскольку реальный мир не может существовать без трансакционных издержек, он не может существовать и без фирм, а если бы трансакционных издержек не было, то и фирмам в нашей жизни нечего было бы делать.*

Так, в предельно утрированном изложении, выглядит идея Коуза о природе фирмы и причинах ее появления и существования. Сразу следует оговориться, что Коузу и его последователям как-то очень удачно удалось замолчать и обойти дальнейшим вниманием проблему параллельного с фирмами существования тех самых рынков (речь не о колхозных рынках, как вы, наверное, могли догадаться, а о рынках как об институтах), которые, по идее, должны были приказать долго жить после того, как фирмы развились и приобрели всеобщность. Должны были, поскольку появление фирм упразднило бы их за ненадобностью и сравнительной неэффективностью, они просто не должны были выдержать конкуренции с вновь возникшими институциями (фирмами). Но этого не произошло. Более того, фирмы органически вплелись в рыночные механизмы, стали органической частью рыночной экономики и, более того и по большому счету, вне таковых их существование не имело особого смысла (можно развить тему фирмы в условиях плановой экономики, но в другой раз). Итак, с появлением фирм рынки никуда не делись, никакие механизмы, которые, согласно Коузу, фирмы призваны были заменить, не исчезли, а, скорее наоборот, развились со временем и приумножились.

О фирме и ее появлении на свет. Это отдельный вопрос, который Коуз полностью обошел вниманием. Равно как и его последователи. Таким образом, свидетельствую, современная экономическая теория со всеми ее школами и течениями до сих пор так и не ответила на вопрос, почему же существуют фирмы и зачем. Коузу ставили в заслугу, что он, дескать, заглянул внутрь фирмы, которая до него (на самом деле, во многом до сих пор) представлялась всеми исключительно как black box, и показал "городу и миру", что же там внутри этого бокса происходит и как. Может быть, отчасти это и справедливо, но есть более существенный момент во всей этой истории, который существенно умаляет приписываемые ему заслуги. Коуз ничего нигде (да и другие исследователи после него) не сказал о том, когда и в каких политических, экономических, общественных условиях возникли первые фирмы, какие организационные формы были их предтечей, и какие условия привели к их (фирм) возникновению и эволюционированию. Коуз же выхватил фирму готовенькой из контекста, из того времени, когда ему было удобно и преподнес нам как нечто вновь явленное и доселе невиданное. А тот факт, что к тому времени фирмы существовали уже несколько столетий, не говоря об их прародителях, оказался, видимо, для плавности изложения основ экономики трансакционных издержек и положений теории фирмы несущественным, если не вредным. И еще: пытаясь ответить на вопрос, что явилось причиной возникновения фирмы, Коуз не ответил (и не пытался, похоже) на вопрос: что есть фирма, а что ею не является, где она начинается и где заканчивается (признаться, на последний вопрос пытается ответить вообще вся теория фирмы, но пока тоже без какого-то осязаемого результата).

Так вот, кстати, раз уж заговорили про границы, сами судите: сегодня современные корпорации выросли до таких размеров, которые больше любого средневекового рынка, больше любой экономики времен индустриализации, размеров, которые и не снились Коузу в то время, когда он задумывал и писал свою "Природу фирмы". И трудно представить, что их размеры доставляют им какие-то неудобства (правда, если проводить аналогии с ожирением, которым сегодня страдает все большая и большая часть населения, возможно, и фирмам (и экономике в целом) их гиперразмерность не идет на пользу, но это надо еще почувствовать и осознать; а вдруг в данном случае это не так?). Более того, другой институциональный экономист и лауреат нобелевской премии по экономике Дуглас Норт в своих исследованиях показал, что современная экономика характеризуется повышением доли трансакционных издержек, и все это на фоне дальнейшего роста и числа, и масштаба тех самых фирм, которые, казалось, должны эти издержки давить в зародыше. Однако, развиватели экономики трансакционных издержек предпочитали эти факты также обходить стороной, как и те, что в последнее время, наоборот, получили развитие такие механизмы взаимодействия хозяйствующих субъектов как аутсорсинг, аутстаффинг и пр., возникновение и распространение которых как-то не очень укладывается в логику коузианского представления о наиболее эффективном функционировании рыночной экономики.

Да и кто сказал, что трансакционные издержки ниже внутри фирмы, чем на рынке? Как тогда можно объяснить организацию крупных компаний, которые представляют собой целые клубки самостоятельных компаний (фирм, еще точнее сказать применительно к данной ситуации -- юридических лиц и предпринимателей без образования таковых в юрисдикциях, которые допускают подобные варианты занятия бизнесом), находящихся в разной степени зависимости друг от друга (по сути, тот же рынок, так как многие компании в подобных конгломератах взаимодействуют друг с другом исключительно на рыночных условиях, не взирая на родственные отношения)? Кто бы стал городить такие огороды, плодить без надобности сущности, если бы они не демонстрировали в самых разных условиях свою эффективность? Может быть, подобные структуры и оказываются более предпочтительными, поскольку по достижении фирмой определенного размера (кстати, какого?) растущие издержки внутри нее заставляют вновь искать выход в возврате к рынку?

Да и вообще, если подумать, имеют ли какое-либо значение трансакционные издержки, когда все действуют в одинаковых условиях? Возвращаясь к аналогии с военными действиями, можно сказать, что вид оружия не имеет никакого значения, когда все участвующие стороны обладают примерно одинаковым потенциалом. Разница будет заметна тогда, когда одна сторона воюет каменными топорами, а другая лазерным оружием, но ситуация в экономике далека от таковой, и появление фирмы не изменило ландшафт кардинальным образом в чью-то конкретно пользу. Хотя бы потому, что процесс этот был постепенным, как и все другие, которые осуществляются естественным путем.

Неужели в свое время (еще в средние века) все затевалось ради того, чтобы сэкономить на трансакционных издержках? Кто тогда вообще принимал их в расчет, когда деятельность коммерческих организаций была наперед настолько зарегулированной, что лишала ремесленников и возможности, и необходимости думать о чем-то еще кроме производства? Я думаю, экономисты на многие вещи, которые они пытались объяснить, взглянули бы по-другому, проделай они перед этим небольшой экскурс в историю. Но так уж случилось, что с некоторых пор экономисты если и интересовались какими-либо другими предметами, то только не историей. Их высокомерие и заносчивость в итоге сыграли с ними ту шутку, которой они заслуживали. Определенно что-то не то заложено в понимании институциональными экономистами причинно-следственных связей развития мирового экономического порядка, как-то очень вольно они обращались (и продолжают) с родословными институтов. Возможно, отчасти это из-за приписывания человеку неограниченной рациональности, чрезмерной веры в конкурентную природу рынков, нежелание уделять должное внимание психологическим аспектам (в экономической теории Homo economicus такая же тупая и бездушная машина, как и те, с которыми боролись луддиты) и т.д. За основу можно принимать любые предпосылки, но никакой порядок не санкционирует их бесспорность и непогрешимость a priori. Однако, таковыми их считали долгое время (критика экономики мейнстрима настолько же объемна, насколько эта экономика к этой критике невосприимчива, естественно, не к чести экономики как научной дисциплины, претендующей на способность к позитивизму).

Об этом и многом другом применительно к природе и истории фирмы, к ее видению глазами современной экономической теории, можно говорить еще очень долго, и мы продолжим эту дискуссию, но сейчас вернемся к Рональду Коузу. Несмотря на обширную критику (не критикуют только тех, кто ничего не делает, правда, за безделье тоже критикуют, но это уже совсем другая критика), по сей день идеи Коуза остаются очень популярными и среди экономистов, и среди управленцев (в свое время он был едва ли не единственным из академических ученых-экономистов, которого практики и теоретики от управления ввели в пантеон гуру собственной профессии), и среди политиков, и среди общественных деятелей. Его работы (как я уже говорил, не столь многочисленные, как у многих других) и сегодня находятся в верхних строчках рейтингов цитирования (посмотрите, например, здесь в конце ссылку на статью Beatrice Cherrier). И это вполне заслуженно. Именно так и осуществляется процесс познания. Ошибки одних служат надежными маяками (кстати, о них в прямом смысле слова Коуз тоже писал, если помните) для других, которые идут следом, и которым если и суждено в конце концов также утонуть, не увидев заветных берегов Истины, так хотя бы продвинуться по направлению к ним еще на пару-другую кабельтовых. И как не было бы современной химии, не займись алхимики своей ересью, так не было бы современной теории фирмы, не родись в свое время Рональд Коуз.

----------------
(*) -- если честно, то сказать, что фирмы существуют, потому что существуют трансакционные издержки, примерно то же самое, как сказать, что войны существуют, потому что у людей находятся средства, с помощью которых они могут убивать друг друга.

P.S. Вот пять работ Коуза, которые по версии Washington Post "you need to read". Здесь о вкладе Коуза в экономическую теорию и экономическую политику с Russ Roberts'ом на EconTalk говорит Don Boudreaux (можно и в записи послушать), а здесь - Robert Frank.

Бизнес это та же рыбалка

Александр Шиляев

Вы рыбак(-чка)? Бывали когда-нибудь на рыбалке? Процесс себе представляете? Конечный результат этого чрезвычайно увлекательного занятия зависит от множества факторов, важно буквально все -- где ловить и когда ловить, кого ловить, чем и на что. И никогда результат не известен заранее, никогда не знаешь наперед, где и что клюнет.

Не приходилось наблюдать картину, когда какой-нибудь абориген с куском лески, привязанным к подобранной здесь же на берегу палке, обставлял на круг "столичных" рыболовов, упакованных с головы до ног и пытающих свое счастье рядом, буквально в нескольких метрах? Никогда не приходилось ломать голову над тем, что еще этой рыбе надо, чем ее еще можно соблазнить, когда она, казалось, не готова была даже на черную икру клевать, а на следующий день ровно на том же месте чуть ли не сама прыгала в садок? Не замечали, что часто любые попытки поймать рыбу в местах, где по всем признакам ее должно быть немерено, заканчивались пустым времяпрепровождением, зато первый же заброс удочки в лужу, в которой, на первый взгляд, ничего кроме лягушек и пиявок водиться не может, сполна вознаграждал все ваши мытарства?

Ужение рыбы полно интриги и таинства. Вот вы сидите на берегу, забросив удочку, но та жизнь, в которую вы вторгаетесь, скрыта толщей воды, вы не видите, что за рыба подбирается к вашей наживке, обращает ли вообще кто-нибудь на нее внимание. И любая поклевка, как правило, неожиданна. И никто вам не скажет, что вас ждет сегодня --  удача или разочарование. И в этом рыбалка сродни бизнесу. Именно рыбалка, а не охота или какое-либо еще outdoor увлечение.

В экономике деньги, как рыба в воде, -- они где-то есть, но где и сколько, как распределены и на что лучше ловятся, это большей частью скрыто от глаз предпринимателя. Говорят, рыба ищет, где глубже, а деньги в таком случае, наверное, где тише? Вот и приходится ему, чтобы оказаться с уловом, как и рыбаку полагаться на интуицию, продвигаться в этой тишине на ощупь, постоянно пробовать, ошибаться и снова пробовать.

Ловля рыбы требует терпения, смекалки и творческого подхода. То же и в бизнесе. Правда, там используют другие эпитеты -- креативность, инновационность и т.п. -- но что это меняет? Если предприниматель обладает всеми этими качествами -- а если нет, то он вряд ли является таковым по сути -- он каждый день задает себе те же самые вопросы: где "ловить"? кого? чем?

Любой бизнесмен с мало-мальским опытом легко найдет параллели с ситуациями, описанными выше. Да что там говорить, у любого делового человека припасена пара-тройка историй о том, как кого-то блестящая по всем соображениям идея пустила чуть ли не по миру, а у другого "выстрелила" какая-то совершенно левая задумка, от занятий которой его все отговаривали и никто не хотел присоединиться к бизнесу, когда еще звали. Может быть, именно потому, что значительная часть мастерства и тех, и других -- и рыболовов, и предпринимателей -- находится где-то на подсознательном уровне, ни те ни другие при всем желании, сколько ни пытайте, толком не расскажут, как у них все это так получается, что другим остается только восхищаться... а бизнес школы пока безуспешно бьются над расшифровкой "кода" успешного предпринимателя.

Да они во многом и похожи друг на друга: и те и другие не прочь при случае прихвастнуть. И словарь у них похож: и рыба и сделка одинаково "срываются" -- (крайне нежелательный исход процесса). И то и другое со временем дается все с большим трудом, поэтому и рыболовы и бизнесмены вынуждены прибегать ко все более изощренным технологиям и инструментам (зайдите-ка сегодня в рыбацкий магазин!).

А мне же вот что интересно: являются ли удачливые рыбаки и более удачливыми бизнесменами? И есть ли что-то такое, чему одни могут к своей пользе поучиться у других? Нет, правда?